Недавно моя знакомая попросила меня посмотреть видео с интервью известного историка Егора Яковлева и сказать, "всё ли там в порядке". Я, конечно, был польщён такой постановкой вопроса, так как это скорее ему более по чину критиковать мою работу. Вполне предсказуемо, никаких претензий по научной части у меня не оказалось, и я даже взял себе на заметку работу Йоханнеса Хюртера, которую надеюсь осилить в полной версии и в оригинале с дружеской помощью. Я был особо рад отметить его внимание к Тихвину, значение которого я всегда подчёркиваю на экскурсии в музее, хотя там нет ни одной карты или упоминания об этом городе, железной дороге и трёхста километрах ВАД-102. Интересно, знаком ли Егор с работой Джона Резерфорда "Combat and Genocide on the Eastern Front: The German Infantry's War, 1941–1944", которую я ранее у себя цитировал, где анализируется оккупационный режим в пригородах Ленинграда на основе документов трёх немецких дивизий?
Тем не менее, у меня возникли возражения по его позиции, причём не научного, а педагогического и социологического характера. В ходе интервью Егору Николаевичу был задан вопрос о нелюбимой нам обоими Тамаре Натановне, и он отдельно высказался о её наивном (или деланном) удивлении реакцией общественности и властей на вопрос телеканала "Дождь" о том, "стоило ли сдавать Ленинград, чтобы спасти жизни людей". С его точки зрения, вопрос как таковой был недопустимым и оскорбительным, и в качестве своего главного аргумента он приводит наличие некоего "культурного кода ленинградцев", в базовых положениях которого накрепко запечатано знание о документально подтверждённых планах Гитлера в отношении Ленинграда. Позволю себе не согласиться с этим утверждением.
Сколь притягательной бы нам ни казалась идея о некоем всеобщем культурном коде, который сам по себе не только успешно воспроизводится в массах, но и передаёт им исторически выверенные знания, при ближайшем рассмотрении она не выдерживает критики. Безусловно, язык, культура и традиции передаются от поколения к поколению, но даже эти укоренившиеся вещи постоянно меняются. А знания о мире и истории человек получает не только в ходе "впитывания и наблюдения" внутри культурной среды, но преимущественно из школы и книг. И здесь коренится самая главная проблема, о которой я не раз писал: тот корпус знаний о войне и блокаде, который получал в советское время ленинградец, и говоря шире, советский человек, был неполным, имел форму заученных ритуальных формулировок вместо полноценного знания, и содержал множество "дыр в сюжете". Некоторым из этих дыр посвящена первая половина моей недавней статьи об Эйдельман, но наверное стоит сделать по ним обобщающую работу.
Как человек с призванным 22 июня из Ленинграда в армию дедом и бабушкой, получившей медаль "За оборону Ленинграда", я думаю, что имею право претендовать на обладание таким "культурным кодом". И я честно признаюсь, что учась в приличной школе и университете, к 20 с лишним годам имел лишь самое размытое понятие о Блокаде. И то же самое я могу сказать об очень многих своих знакомых "из хороших семей", которые родились и выросли здесь. Ритуал у нас был, речи на мероприятиях постоянно слушали, а знаний почти никаких не было. И уж тем более о каких-то документах с планами Гитлера. "Все 900 дней каждый ел 125 грамм, все страдали, потом салют" - таков сухой остаток "исторической памяти" у гораздо большего числа питерцев, чем вы даже рискнёте вообразить.
Советский нарратив о войне являлся крайне шаткой логической конструкцией, которая поддерживалась силой традиции, принятием официальной версии (за неимением других) населением и авторитетом властей, не допускавших не просто критики, а даже уточняющих вопросов. То, что случилось в перестройку, было не внезапной катастрофой, как это описывает господин Яковлев на 16.00. Когда появилась возможность открыто и самостоятельно обсуждать искажённые и скудные факты о войне, у воспитанных на советском нарративе людей, особенно при наличии негативного настроя к советской власти, никакой другой версии получиться не могло. Как в анекдоте про Кая и Снежную Королеву, из букв "А", "П", "О" и "Ж", оставшихся после очистки идеологической шелухи, Тамара Натановна, господин Солонин и прочие деятели на основе советского корпуса знаний составили именно то слово, которое из них получалось и которое они хотели получить. А к изучению научных работ, поиску документов и логическому анализу они приучены не были. В противном случае им даже "заграница" бы не помогла, так как за исключением совсем идеологизированных публицистов вроде Рид и Мойнахана, все серьёзные иностранные историки, некоторые из которых были упомянуты Егором в интервью, полностью противоречат их версиям. И всё же, хотя в тиражировании этой лжи есть однозначная вина наших доморощенных ниспровергателей, корни её растут именно из советского прошлого. Как писал Довлатов, "советский-антисоветский - какая разница?"
Когда Егор Николаевич говорит о том, что факты блокадного мародёрства в СССР не замалчивали, то выглядит это как в речи Ленина: "формально правильно, а по сути издевательство". Если весь общеобразовательный рассказ о войне состоял (да и сейчас по инерции состоит) исключительно из героизма сплочённого вокруг вождей народа, то упоминания единичных случаев в художественной литературе просто отфильтровываются сознанием как помехи телесигнала или "сбой в матрице". Я не являюсь нейролингвистом, но понимаю кое-что в том, как люди воспринимают информацию, иначе бы не задержался в своей профессии. Если некое явление не будет встроено в систему последовательного рассказа, то оно будет забыто или отброшено как несущественное - таково свойство человеческого мозга. Потому да, можно прочитать в книжке о мародёрах, потом начисто забыть об этом, а потом ужаснуться, прочитав тенденциозную компиляцию таких случаев и воскликнуть: "От нас всё скрывали!" Такова человеческая природа, и я подобные вещи наблюдаю нередко. К сожалению, лишь единицы обладают таким острым аналитическим умом, как Егор, и потому следует сделать поправку на массовое восприятие.
В заключение я хотел бы отметить, что в целом солидарен с рассказом Егора Николаевича об истории блокады. Однако я считаю, что для работы с нашими заблуждающимися оппонентами нужно правильно поставить диагноз, чтобы не рассматривать их как злонамеренных исказителей правды, но жертв "системных багов" советского нарратива. А из этого должна следовать и совсем другая риторика, и другое отношение к этим людям. Конечно, я сейчас говорю не об Эйдельман и Солонине, которые будут до последнего пытаться сохранить лицо, но об их поклонниках, с которыми можно и нужно работать.