Когда я писал разбор лекции Тамары Эйдельман о блокаде в двух частях, у меня были планы написать третий текст, который бы затрагивал более глубокие теоретические вопросы. Тогда нашлись более важные дела и я отложил эту идею в долгий ящик, но недавно Тамара Натановна вновь напомнила о себе. В своём недавнем видео она рассуждает примерно о том, о чём я сам хотел тогда написать. Потому если на ловца сам зверь бежит, грех будет его не поймать.
Начну свой разбор с неожиданного для читавших меня ранее людей утверждения: госпожа Эйдельман в первой части своей лекции говорит очень правильные вещи. То понимание истории блокады, которое было сформировано в советское время, не только в значительной степени является полуправдой, но и в силу своих умолчаний, искажений и порой откровенной лжи вручает серьёзные козыри тем, кто хочет отрицать подвиг ленинградцев. Причём я не имею в виду очевидные и всем известные факты вроде цензурирования "Блокадной книги" и замалчивания фактов каннибализма. Существует целый набор мифов о блокаде, рождение которых как правило приписывают неким "враждебным силам", но которые на самом деле напрямую проистекают из ортодоксального советского нарратива.
Так, например, миф о том, что Сталин "не хотел освобождать город" проистекает именно из традиционного советского изложения истории блокады. В его наиболее популярной и упрощённой версии полностью опускался рассказ о тех операциях, которые Красная Армия предпринимала для прорыва блокадного кольца. Да, в военных энциклопедиях это было - но кто их читает? Если вы придёте в особняк Румянцева, филиал Государственного музея истории Петербурга, где в 60-е годы была создана блокадная экспозиция, вы не найдёте карты ни одной операции по прорыву блокады, кроме операции "Искра". И это не от недостатка места. На стенах "военного зала" висит карта партизанского края, карта Невского Пятачка и даже карта Сталинградского сражения. Нет только ни одного упоминания о трёх Синявинских операциях и Любанской операции, в которых погибли сотни тысяч солдат. Они оказались вычеркнуты из истории и жертва их не была отмечена даже мимолётным упоминанием, потому что эти операции оказались неудачными. Некоторые историки даже говорят об одной непрекращающейся попытке постоянно прорвать блокаду Ленинграда на протяжении полутора лет. В итоге мне приходится самому на планшете показывать карты этих операций туристам. Это моя личная дань их памяти: она крайне скромна, но всё же лучше, чем ничего. В официальном музее блокады где-то год назад установили электронное табло, где показываются на карте попытки прорыва блокады, но то, как это сделано, без комментариев и разъяснений, заставляет меня усомниться в том, что неискушённому посетителю станет понятен их смысл и последствия для судьбы Ленинграда. Пока что самая подробный рассказ об этой части битвы за Ленинград можно увидеть в панораме "Прорыв", но там стрелочки показывают даже быстрее, чем я это делаю на планшете, причём без привязки к ситуации в городе, их влияния на доставки по Дороге Жизни и так далее. Но хоть на этом спасибо.
Представьте себе человека, который пройдётся по залам музея и увидит лишь карту победной операции. При попытке задаться вопросом "Почему город не попытались освободить раньше?" он неизбежно придёт к выводу, что попыток таких просто не было. Одержимость советских идеологов идеей заретушировать до состояния забвения неудачи руководства буквально толкнула людей в руки ещё более злостных фальсификаторов истории. Отчасти это также связано с тем, что когда-то была отчеканена формулировка "героическая оборона Ленинграда", и потому тот факт, что большую часть битвы за Ленинград задачей Красной Армии была совсем не оборона, а наступление, в неё попросту не укладывался.
Эта же формулировка, на мой взгляд, стала главной причиной появления мифа о том, что Ленинград можно было сдать врагу. Здесь сложилась несколько парадоксальная ситуация. Копии хорошо известного документа, где излагается запрет Гитлера на принятие капитуляции города "даже в том случае, если бы она была предложена", находятся на самом видном месте во всех главных блокадных музеях города. Даже в крошечном павильоне Пискарёвского кладбища, где об истории блокады рассказывается крайне сжато, посредством символического набора фотографий, есть этот документ. Казалось бы, ни один человек, посетивший эти музеи, не должен был избежать осознания того простого факта, что нацисты хотели превратить город в гигантский лагерь смерти. Все жители города должны были умереть, даже если бы они коллективно захотели сдаться вместе с властями. Но тем не менее, почти никто из посетителей этого не усваивает. Произошло это из-за особенностей человеческого восприятия и магического свойства нарратива расставлять акценты таким образом, что даже крайне важные вещи, не будучи вписанными в его логику, попросту отсеиваются мозгом как несущественные. Подобно помехе в телевизоре, этот факт вспыхивает и сразу же забывается, будучи вытесненным рассказом о постоянном "сдерживании натиска германских полчищ на Ленинград на протяжении всех 900 дней".
Ответственность за возникновение мифа о том, что "блокады не было и по Ладоге можно было доставлять сколько угодно припасов" также лежит в значительной степени на советской специфике рассказа о Дороге Жизни. Я не являюсь историком ни по образованию, ни по роду занятий, но в рассуждениях о том, как отзовётся написанное в книге или сказанное лектором слово моя квалификация гида даёт мне преимущество перед многими "чистыми учёными". Моя работа заключается в том, чтобы не только донести информацию до незнакомых с темой людей, но и сделать так, чтобы они её усвоили и поняли. Исходя из своего опыта, я могу сказать, что прослушав популярное изложение о попытках снабжать город, иные люди даже не осознают, что снабжение шло также по водам Ладоги(!). В сухом остатке получается такая картина: блокада была зимой, по льду ехали грузовики, всё было плохо и почти все умерли. Обычный человек не обязан знать все мелкие детали этой истории, но то, как она преподносится сейчас в школах и не только в них, представляет собой слабосвязанный набор полумифической или откровенно ложной информации. Опять же, всё это идёт из нашего не столь давнего прошлого, когда задачей учителей было не дать школьникам структурированную выжимку знаний о событиях блокады, но скорее пафосно декламировать фразы о героизме и страдании. Был и героизм, и страдания, но без ясной структуры и фактологии всё это превращается в словесную шелуху. И тут на сцену выходит госпожа Эйдельман и подобные ей "разоблачители".
Используя зияющие дыры в традиционном повествовании о блокаде, они заполняют их собственными домыслами. С точки зрения исторической науки они не выдерживают никакой критики, но за неимением лучшего люди охотно ведутся на них, потому что хоть какой-то ответ лучше, чем никакой. В нашем обществе какое-то время назад появилась очень вредная и опасная тенденция видеть школьников, экскурсантов, да и людей в целом этакими невзыскательными простаками, которым нужно преподносить материал в максимально примитивном ключе и вести рассказ "от эмоции", а не от логики. Об этом я подробнее напишу в своих следующих текстах, но сейчас я хотел только отметить, что даже школьникам можно рассказывать о тонких нюансах и сложных вещах, если это делать с должной драматургией и риторическими приёмами. Если не брать лекции профессиональных историков, у которых по определению ограниченная аудитория из "подготовленных слушателей", то пока что ситуация складывается так, что эти сложные вопросы широким массам растолковывают в основном откровенные фальсификаторы или крайне ангажированные авторы. Ирония утверждения госпожи Эйдельман о том, что "государство использует войну для пропаганды" заключается в том, что по эффективности использования истории войны в этих целях государство в сравнении с ней отстаёт на многие световые годы. И не отставать оно не может, пока придерживается рассыпающегося старого советского нарратива. Усилия по противодействию переписыванию истории войны парадоксальным образом только ускорят это переписывание. В этом противостоянии победит тот, кто перепишет её первым и наиболее убедительным образом. Либо это сделает общество и государство, выработав связный рассказ о героической и жертвенной войне советских людей, признавая ошибки планирования руководства страны, рассказывая о неудачных операциях и пересматривая опровергнутые историческими исследованиями догмы и формулировки, либо это сделают те, кто хочет видеть ту войну "схваткой двух людоедов" над распростёртым телом их бессловесной и бездумной жертвы.
Абсолютная интеллектуальная беспомощность властей и упомянутая выше апелляция к эмоциям предельно ярко проявились в скандале с нашумевшим опросом телеканала "Дождь", который Тамара Натановна с большим удовольствием упоминает в этом ролике. В ситуации, когда все козырные карты неопровержимых фактов были на стороне их стороне, чиновники с невероятной ловкостью сумели вырвать своё поражение из пасти победы. Что могло быть проще представить сам факт опроса глупостью невежественных людей, которые ничего не знают о хорошо задокументированных решениях немецких властей по поводу судьбы Ленинграда, да ещё и оформить это в хлёстком саркастичном ключе? Один из лучших способов дискредитировать идейного врага - это показать его смешным и невежественным, и недаром советские юмористы и карикатуристы в годы войны трудились не покладая рук, издеваясь над Гитлером, нацистами и их идеями. Власти же и вторящая им "патриотическая общественность" выбрали наихудший способ борьбы с "Дождём", надувая щёки и потрясая кулаками, при этом никак не касаясь сути вопроса.
Начиная с 6-й минуты своей речи госпожа Эйдельман задаёт полностью легитимные вопросы, которые могут и должны обсуждаться: и почему немцы так быстро оказались у стен города, и надо ли было сдавать город. На них всех у современных российских историков есть давно и крайне обоснованно подготовленные ответы. Проблема только в том, что знание это не транслируется по "ступеням восприятия" от уровня увлечённых специалистов с их изобилующим техническими деталями языком до "низкого штиля" популярного рассказа. По идее этим должны заниматься учителя и музейные гиды, но пока что почти все они либо передают либо уже описанный мной ветхий шаблон, либо, что ещё хуже, "упирают на эмоцию".
Далее Тамара Натановна переходит к дневнику Фрейденберг, о котором я подробно писал во второй части разбора её лекции. Подробно останавливаться на нём сейчас я не вижу смысла, как и на фильме "Праздник", который я смотрел, но не запомнил о нём ничего кроме скверной работы и режиссёра, и актёров. Не думаю, что его обсуждение может добавить что-либо к уже сказанным вещам, потому скажу лишь, что в его отношении власти также переусердствовали в выражении своего праведного гнева, не сделав ничего, чтобы разъяснить ложность заложенных в фильм смыслов. Пропущу я и её рассказ о первом музее блокады и "бесчеловечных советских мемориалах", чтобы не отвлекаться от самой большой проблемы в её рассуждениях. Проблема эта время от времени всплывает во всём её рассказе и конкретизируется на последних трёх минутах ролика.
Говоря о переживших блокаду людях, госпожа Эйдельман постоянно делает неохотные упоминания об их героизме, но по тону её понятно, что это лишь необходимый даже для её постоянной аудитории кивок в сторону устоявшегося мнения. То, на что она в первую очередь упирает и считает подлинной сутью блокады, это страдания ленинградцев и их статус жертвы: как режима, так и обстоятельств. И в этом она оказывается крайне близка к таким зарубежным авторам, как Анна Рид и Кэтрин Мерридейл. Первая написала объёмный том о блокаде, который немедленно получил горы восторженных рецензий на Западе, а вторая - книгу о том, чем Вторая Мировая война была для русского солдата (к сожалению, обе книги до сих пор не переведены на русский язык). Оба автора выражали несколько парадоксальное отношение к героям своего повествования. Ленинградцы у Рид, как и советские солдаты у Мерридейл, были представлены исключительно как угнетаемые жертвы. Причём жертвы эти вызывали мало симпатии, особенно в книге Рид, которая с наслаждением смакует все известные ей случаи воровства и предательства в блокаду, а каннибализму у неё посвящены аж две главы, написанные с ясно ощутимым разоблачительным тоном. "Вот, смотрите, кем они были -ничтожными людишками, а никакими не героями", как бы пытается доказать она на протяжении многих страниц. Любые намёки на героизм советских людей обеими исследовательницами яростно и подробно отрицались либо изложением перечня различных "дискредитирующих" и нивелирующих этот героизм эпизодов, либо обвинениями в подверженности советской пропаганде. Рид, например, открыто отметает все дневники блокадников, где люди пишут, что чувствовали себя героями, как не имеющие ценности свидетельства людей с промытыми мозгами. Сквозная идея этих обеих книг, как и лекций Тамары Натановны, одна - отрицание агентности. То есть людям с мнением, отличающимся от мнения этих авторов, отказывается в способности критически мыслить и свободно идентифицировать себя с тем, что им видится правильным. Советские люди для Рид, Мерридейл и Эйдельман - это жертвы режима, которым убеждениями авторов предписано только страдать, но никак не испытывать гордость за себя и свой народ. Те, кто видит себя и окружающих прошедшими испытания героями, попросту оказались плену навязанных им властью иллюзий и в лучшем заслуживают полубрезгливого сочувствия, но не уважения или тем более восхищения.
В отличие от двух вышеупомянутых авторов, госпожа Эйдельман не выражает такую позицию слишком открыто по понятным причинам. В конце ролика её неискренность становится совсем явной, когда она рассуждает о разговоре с детьми. На голубом глазу она делает вид, что предлагает им сделать честный и полноценный выбор, противопоставляя формальный политиздат отобранным ей цитатам из личных дневников, подтверждающим её точку зрения. И совсем уж невыносимо неискренне звучит её предложение противопоставить официозный героизм воспоминаниям Никулина, одной из самых патологически предвзятых книг о войне. Причём делается это не столько для того, чтобы показать разницу между мнением власти и "мнением народа", что само собой очевидно, а с целью жёстко увязать саму идею героизма и патриотизма с грубыми пропагандистскими штампами и сделать героизм чем-то полностью противоположным и даже враждебным свободной полноценной личности. Ни эта власть, ни это государство не могло быть предметом защиты и устремлений героев в её картине мира ни тогда, ни сейчас, и потому их героизм отрицается ей как навязанная извне идея.
В итоге то, что мы имеем сейчас, это пресловутая "борьба и единство противоположностей". В системе школьного образования (и порой в университетах), а также в музеях, доминирует ортодоксальная советская версия со всеми описанными выше пороками, а противостоящие ей популярные разоблачители процветают за счёт паразитирования на ней и рассказе об истории "от противного". Первая версия более не жизнеспособна, вторая же лишена фактологической и методологической базы. Пока что даже самые блестящие работы современных историков или их лекции в ютубе не оказались способны пошатнуть их фундаментальный статус в нашем общественном бытии. Сможем ли мы вырваться из этого порочного круга?