Поездка в Хатынь была у меня обязательным пунктом для посещения Беларуси, как и у многих россиян, которые отправляются туда в туристическую поездку. Эта сожжённая нацистами деревня не только стала широко известна в советское время благодаря освещению в СМИ и включению в школьную программу. Само её название стало мерой и символом предельной жестокости совершённого злодеяния, а также именем нарицательным для тысяч подобных деревень по всей европейской части СССР, как например деревню Большое Заречье в Ленинградской области называют "Ленинградская Хатынь". Если говорить о более приземлённых причинах посещения мемориала, то дорога к нему занимает около часа от центра Минска, что делает его более доступным, чем не менее известная в контексте Великой Отечественной, но гораздо более удалённая Брестская Крепость.
Погуляв с Дмитрием Евменовым по Минску, мы пообщались с несколькими случайно встретившимися нам людьми разного возраста и рода занятий, и все они были несколько удивлены нашим желанием посетить это место. Со смесью недоумения и едва заметного раздражения они как один говорили, что "это не единственная деревня, таких мест полно, туда только пенсионеров да школьников возят и там особо смотреть нечего". Если бы я не сталкивался с точно таким же отношением петербуржцев применительно к мемориалам битвы за Ленинград и Дороги Жизни, я был бы ошарашен таким презрением к святыням. Вспомнив, как точно такие же слова мне говорили простые питерские обыватели, далёкие от любых "антироссийских" политических идеологий и воспитанные самой патриотической на свете советской школой, я понял, что имею дело с всё теми же последствиями формальных ритуалов и казёнщины, подменивших осмысление истории и живое личное переживание. Как правило, реакция более "патриотически ориентированной" части общественности на такое отношение заключается в гневном осуждении "бесчувственных манкуртов", и едва ли у кого-либо проскальзывает мысль, что проблема не в неспособности людей воспринять историю очевидной для каждого драмы и трагедии, а в том, как о ней рассказывают. И если в России, говоря о государственных проектах, подача исторической памяти за редкими исключениями почти не изменилась, если не стала ещё более выхолощенной и помпезной, то белорусам удалось найти новый подход к рассказу о войне и трагедии, сделав его как информативным, так и по-настоящему эмоционально насыщенным. Добиться этого им удалось не теми средствами, которые я могу полностью одобрить, но нельзя не признать, что они работают намного успешнее, чем российские "интерактивные военные Диснейленды" вроде панорамы "Прорыв [блокады Ленинграда]" или "Первой победы" в музее на Поклонной Горе.
Отправляясь в Хатынь, я совершенно не ожидал увидеть там современного музея, и потому когда сотрудники мемориала сказали мне, что у них есть "интерактивная выставка", мои ожидания на основе прежнего опыта были менее чем восторженными. До поездки мы с Дмитрием прочитали о том, что экскурсии можно заказать только за день-два до визита, и потому прошлись по экспозиции самостоятельно.
В первом зале зрителя встречают большие мельничные жернова и панели с тачскринами по стенам, на которых можно прочесть информацию об истории Беларуси. В углу находится первый арт-объект: миниатюрный макет деревни в колыбели. Мне это показалось просто удачным дизайнерским решением, которое отсылало к заботе и уюту мирного детства, и я отметил про себя, что уже в первом зале вся композиция, от сочетания цветов до арт-объектов, сделана со вкусом и гармонично расположена в пространстве зала. По полу проходит покрытая стеклом трещина, под которой обнажена почва с предметами быта прошлых веков, а вдоль неё тянется ручеёк крови, и русло этого ручья открывается зрителю вплоть до последних залов. Как я понял позднее, помимо очевидного символизма вещи на этой выставке имеют ещё более глубокое значение, чем может показаться даже внимательному наблюдателю.
Пройдя в следующую маленькую комнату, можно увидеть почтовые ящики с записками родственникам спешно бегущих от немецкого вторжения жителей Беларуси, причём как на бумаге, так и на стенах. Уже здесь я отметил минималистичность этого решения, которая позволяет зрителю сконцентрироваться на нескольких сообщениях и схватить их суть, не распыляя внимания на множество других экспонатов. Этим хатыньская выставка выгодно отличалась от перенасыщенных деталями российских экспозиций, где ни кураторы проектов, ни тем более неутомимые рукоделы-оформители не знают, где остановиться и что конкретно они хотят сообщить посетителю.
Далее по ходу маршрута находится помещение с казалось бы, очень традиционной для военной темы инсталляцией: жилая комната после бомбёжки. Подобные комнаты можно увидеть на многих выставках на эту тематику, однако на мой взгляд, она была оформлена с чёткостью и лаконичностью натюрморта и без "фетишизма деталей", которым у нас грешат создатели диорам по всей стране. Разбитая тарелка, опрокинутый кувшин с цветами, раскрытый впопыхах чемодан с вещами - понятные всем знаки войны и бегства от её ужасов. И хотя в самом концепте нет ничего нового, заслуга местных оформителей заключается в том, что они так выверили расположение предметов в пространстве и так грамотно их подсветили, что они прямо и доходчиво "говорят" о своём значении посетителю.
Следующий зал уже погружён во тьму, и в нём рассказывается о карательных экспедициях немцев и репрессиях оккупационного режима в целом. В центре комнаты находится полупрозрачная, похожая на привидение фигура молодой красивой девушки в облегающем платье, готовящейся взойти на эшафот. Тогда меня впервые посетила идея о том, что создатели выставки активно используют приём драматического контраста света и тьмы, войны и мира, любви и смерти - и причём вполне успешно. Однако самый разительный контраст ожидал нас в следующем зале.
Переступив через порог, мы оказались в горящей избе, в центре которой был обугленный колодец, а на стенах, через сформированную смятыми рубашками штукатурку, проглядывали лица людей. В нижнем углу этой стены было изображение мальчика, похожее на привидение. Мы постояли несколько минут, читая информацию о жертвах и убийцах Хатыни, и наши глаза постепенно адаптировались к темноте.
Из-за этого, вступив в следующую комнату, я прикрыл глаза от резанувшего их яркого света. Ещё один контраст - из тьмы к свету, из виртуального чистилища в виртуальный рай со стерильно светлыми, бежево-белыми стенами и полем пшеницы под ногами.
Стелившийся под ногами кровавый ручей закончился, и мы проследовали в последний зал, который был оформлен в достаточно традиционном ключе и посвящён литературе о Хатыни и трагедии Беларуси в годы войны, а также городам и мемориалам-побратимам.
Выйдя обратно в вестибюль, мы спросили смотрителей о возможности заказа частной экскурсии по самому мемориалу. К сожалению, заказ надо было делать за несколько дней, и несмотря на почти полное отсутствие посетителей (кроме нас во всём комплексе было только 6-7 человек, причём не бравших экскурсии), гида нам заказать не получилось. Тем не менее, нам сказали, что можно пройтись с экскурсией по залам, где мы только что были, и мы охотно согласились. У меня уже появились подозрения, что выставка скрывает в себе гораздо больше, чем это видно невооружённым глазом, и как показали дальнейшие события, не ошибся.
В самом начале своего рассказа в первом зале, где говорилось об истории Беларуси, гидесса "оживила" спроецированную на стене карту, по которой с разных сторон проходили опустошительные нашествия завоевателей: от крестоносцев и крымских татар до Первой и Второй Мировой войн. Таким образом, геноцид населения советской Белоруссии встраивался в общую картину истории страны, становясь вместо единичного исключительного явления одним из звеньев длинной цепи катастроф. Когда наша рассказчица обратилась к упомянутой выше диорамной модели деревни, она обронила знаковую фразу: "Карта деревни расположена в колыбели, древнем символе рождения и смерти".
Мне в тот момент стало немного стыдно, что я не додумался до такой очевидной мысли. Причиной продуманности экспозиции было не просто понимание авторами законов драматургии и эстетическое чувство, но использование древних религиозных архетипов, которые и сейчас бьют по подсознательному даже самых светских городских жителей. Всё встало на свои места: колыбель и Мать Земля, как символ материнского лона и места погребения, Эрос и Танатос в образе идущей на смерть подпольщицы, Ад сожжения Смерти и Рай воскресения в слепящем свете комнаты пшеничного поля.
В зале с разбитой мебелью гидесса включила нам запись рассказа девочки, проявившуюся в зеркале буквально как привидение, а в комнате Смерти из стены заговорил образ мальчика из сожжённой деревни. Это было буквально общение с духами предков, насколько такую языческую практику только возможно имитировать современными средствами. После окончания экскурсии у меня наконец сложился пазл и я понял, что я на самом деле увидел.
Хатыньская экспозиция оказывает такое мощное эмоциональное воздействие не только потому, что её создатели понимают законы жанра, но и, возможно, в первую очередь потому, что она близко воспроизводит ритуал инициации. Традиции посвящения человека в полноценные члены общины имеют общие черты у огромного числа народов по всему миру, и за многие тысячелетия существования человечества кристаллизовались в определённых последовательностях символов действий. Так описывает один из вариантов инициации знаменитый исследователь религий Мирча Элиаде:
"Возвращение в материнское чрево в любом контексте означает возвращение к Великой Матери Земле. Посвященный вторично рождается в лоне «Матери Земли» (Terra Mater). Но, как мы упоминали, существуют другие мифы и верования, в которых тема посвящения включает два новых элемента: 1) герой проникает в чрево Великой Матери Земли, не превращаясь в эмбрион; 2) это предприятие связано для него со множеством опасностей... Таким образом, речь идет о «спуске в преисподнюю» (descensus ad inferos), то есть в такой ад, каким он описан, например, в мифах и сагах античного Востока и Средиземноморья. Все эти мифы и саги в определенной мере строятся как обряды посвящения: спуститься живым в Ад, смело выступить против адских демонов и чудовищ — это то же, что пройти испытание при посвящении. Добавим, что подобные нисхождения в Ад героя во плоти являются специфическими элементами героических посвящений, цель которых — овладение телесным бессмертием. Несомненно, мы имеем дело с мифологией посвящения, а не просто с обрядами, но для понимания религиозного поведения мифы подчас имеют большую ценность, чем обряды. Потому что именно миф наиболее полно приоткрывает глубокие, подчас подсознательные желания религиозного человека."
То есть пройдя по залам, мы поучаствовали в "ритуале инициации в белорусы". Мы притронулись к памяти Матери-Земли, пообщались, почти буквально, с духами предков, прошли через виртуальный огненный Ад и вышли обновлёнными и причащёнными знанием о трагедии народа. Наша гидесса выполняла функцию жреца, шамана или того же Вергилия, проведя нас по всем стадиям посвящения. Отдельно стоит отметить, что я вначале был поражён, насколько вовремя подсвечивались те или иные предметы или начинались звуковые эффекты, пока не понял, что она держит в своих руках не папку, а планшет, на котором она вовремя нажимала нужные кнопки. Это не особо хитрые приёмы, известные со времён древних греков, но использование современных технологий, позволяющих одному человеку управлять светом, звуком и движением для усиления драматического эффекта, отечественным музейщикам даётся с очень большим трудом.
И всё же нельзя сказать, что такое представление хатыньской трагедии не имеет своих проблем и ограничений. С одной стороны, выставка отлично "попадает по эмоциональным центрам" своей мощной бомбардировкой подсознательного, а тексты информационных панелей как минимум не скучно читать неподготовленному посетителю. С другой стороны, такое языческое видение трагедии Хатыни и нацистского геноцида ставит её в один ряд с остальными нашествиями и препятствует осмыслению нацистских преступлений как уникального по своей природе зла. Языческое восприятие истории циклично, привязанное изначально к временам года: так было, так есть и так будет. Человек, встроенный в длинную цепочку Рода, представленную в виде протекающего вдоль всей выставки кровавого ручья, должен жить согласно его извечным традициям, чтобы занять своё достойное место в загробном мире среди своих предков подобно одному из проступающих на стене "комнаты Ада" образов. Однако мне сложно представить, как такое мировосприятие "крови и почвы" согласуется с пониманием тех событий атеистами, коммунистами и евреями, у которых историческое видение этой трагедии серьёзно отличаться. К репрезентации на выставке еврейских жертв нацистов едва ли могут быть претензии, так как этому посвящены несколько тачскринов и инсталляций, но насколько можно ли совместить Холокост и этот локальный языческий "гнев богов"? Порой сила "гравитации" даже очень локального концепта оказывается настолько могущественной, что примиряет с собой гораздо более универсальные идеи, но видимо, этой выставке ещё предстоит пройти проверку временем.
Возвращаясь к своей наболевшей теме отсутствия в Петербурге хотя бы минимально приличной выставки о блокаде, можно сказать, что если опыт белорусов в создании правильно выстроенной экспозиции заслуживает подробного изучения (а возможно, лучше будет просто пригласить этих людей в Россию), то над историко-философской концепцией блокадной выставки стоит очень серьёзно подумать. Заряженное языческими архетипами "инициатическое путешествие" белорусов здесь однозначно не подходит, как и давно рассыпавшиеся советские концепции. За годы изучения этой темы я пока не придумал ничего лучше, чем представление блокадного опыта как постоянного экзистенциального выбора человека перед лицом смерти. Такие дилеммы я иногда подбрасываю своим туристам: похоронить родственника за буханку хлеба или оставить труп на улице и съесть хлеб самому, подать руку упавшему и пройти дальше, не рискуя быть утянутым вниз, чтобы уже не подняться. Одна из причин, почему мне так приглянулась та двухкопеечная монета в Манеже, заключалась в её символизме индивидуального выбора судьбы, одиночества делающего свой моральный выбор человека, покинутого Богом и властями. Естественно, это должна быть не единственная идея в сложном калейдоскопе верований и убеждений жителей блокадного города, но на мой взгляд, она должна проходить через блокадную экспозицию такой же красной нитью, как и кровавый ручей через выставку в Хатыни.
Мемориальный комплекс, располагающийся в сотне метров от музея, показался мне совершенно лишённым воздействия на посетителя. Скульптура "Непокорённый человек", изображающая Иосифа Каминского, держащего на руках своего погибшего сына, безусловно экспрессивна и трогает за душу, но холодный серый "бетон брут", из которого сделаны все остальные части мемориала, не вызвал у меня никаких эмоций. Я сам любитель советского модернизма 60х-70х годов, но холодный серый бетон совершенно не подходит для передачи идеи того, что на этом месте живые тёплые люди приняли страшную огненную смерть.
Нужно обладать исключительным воображением, чтобы в нагромождениях железобетонных абстракций уловить смысл и чувство произошедшей здесь трагедии. И если для обозначения военной победы на поле боя достаточно почти любого маркера в виде обелиска, то в данном случае мемориал должен был апеллировать к чему-то очень интимному и живому. В итоге даже звенящие по запрограммированным интервалам колокола не "проникают в душу" своим погребальным звоном.
Ещё одной причиной, почему этот комплекс железобетонных конструкций не производит должного эффекта, стало желание создателей одновременно посвятить его и одной конкретной деревне, и всем сожжённым деревням сразу. В сочетании с безличным и безразличным серым бетоном длинный список деревень если и производит удручающее впечатление, то скорее от того, насколько холодно и формально была представлена трагедия жителей страны.
В тот момент мне стал понятен недоумённый скепсис местных жителей в отношении мемориала. Возможно, если бы с нами был грамотный экскурсовод, способный "оживить" абстрактные формы красивой и проникновенной речью, мы восприняли бы всё по-другому, но мы были одни и восприняли всё "как есть". Впрочем, таких людей в любом случае не так много и к каждому посетителю их не приставишь.
К счастью, в ходе подготовки к поездке в Минск, я случайно нашёл мемориал сожжённой деревне Дальва на "Яндекс-картах", так как на всех туристических сайтах, что я обнаружил, по этой тематике предлагалась только экскурсия в Хатынь или Хатынь и Курган Славы. В описании мемориала меня привлекло то, что он был сооружён по инициативе единственного выжившего жителя деревни, и потому обещал быть более личным и "прочувствованным", чем хатыньский. На Курган, имеющий скорее мемориально-ритуальное значение, чем конкретное поля боя, мы решили не ехать, а других туристических предложений мы не нашли. В итоге мы наняли водителя с машиной на целый день, и он повёз нас после Хатыни в Дальву. Несмотря на то, что это решение было принято почти в последний момент, оно оказалось крайне удачным.
Подробно о судьбе этой деревни можно прочитать здесь, я же сосредоточусь на впечатлениях от посещения посвящённого ей мемориала. Подъехав к небольшому домику рядом с мемориалом, мы не обнаружили в нём никого и самостоятельно зашли внутрь. Весь музей состоял из небольшой комнаты с информационными панелями в виде окон с закрытыми ставнями.
Осмотрев комнату, мы подошли к мемориалу, представлявшему из себя традиционную для таких мемориалов скульптуру и сложенных крест-накрест двух брёвен избы, напоминавших противотанковый ёж. От мемориала шла дорожка, вдоль которой находились сожжённые в июне 1944 года избы.
На первый взгляд, их положение было отмечено точно так же, как и в Хатыни - квадратами фундаментов из серого бетона. И тем не менее, при ближайшем рассмотрении, этот мемориал начинал "говорить". Те, кто знаком с искусством композиции в живописи, фотографии или искусстве в целом, знают, что порой хватает одной небольшой черты на холсте, чтобы сделать рисунок более целостным и завершённым. Нечто подобное авторы мемориала сделали с кусками бетона, оживив их маленькими скульптурными натюрмортами. Здесь жил плотник, тут кузнец, там - семья с ребёнком, и сразу же становятся доступными и понятными истории погибших от рук карателей людей.
Символические фундаменты домов превращаются в могильные ограды, а образы их вещей и рода занятий - в надгробия. К большому сожалению, с нами не было гида, который бы рассказал нам о каждом доме и каждой семье, но я уверен, что это был бы очень проникновенный и личный опыт прикосновения к памяти о мученической смерти жителей деревни. Нет сомнения, что такой рассказ был бы возможен и в Хатыни, но более замкнутое пространство Дальвы и более личная концепция мемориала способны произвести на слушателя гораздо больший эффект. Пройдясь по аллее, мы поспешили обратно к машине, чтобы посетить места массовых казней евреев в Логойске и Плещеницах. Но об этом будут отдельные посты в будущем.
Подводя итог посещению этих мемориалов, мне хочется в первую очередь отметить, что белорусы преуспели там, где оказались совершенно беспомощны их российские коллеги. Даже если ставить перед собой задачу "вызвать эмоцию", а не сообщить знания, это требует не надувания щёк, "вспышек слева - хлопков справа" и строительства дорогостоящих декораций-пустышек, но как минимум понимания драматургии, декораторского искусства и простого художественного вкуса. А в случае мемориала в Хатыни, ещё и познаний в области культурологии и антропологии, что для российских Органчиков от культуры и проедателей государственного бюджета является совсем высшим пилотажем. На данный момент единственный российский интерактивный музейный проект, созданный в последние пару лет и за который мне не было стыдно, это музей Зои Космодемьянской, и о нём я также напишу в будущем.
В качестве практической рекомендации для тех, кто захочет приехать в Беларусь и приобщиться к памяти о геноциде русских, белорусов, евреев и всех мирных жителей СССР, павших от рук нацистов, я предлагаю следующую схему. Вначале стоит поехать в Хатынь и посетить выставку сначала с гидом, а потом некоторое время самому посмотреть информационные панели, а также пройтись по территории самого мемориала. После этого обязательно поезжайте в Дальву и постарайтесь записаться там на экскурсию либо наймите гида. И на пути обратно вы можете заехать к недавно установленному мемориалу расстрелянным у дороги на Логойск евреям. Вся эта дорога займёт у вас часов 7, если вы будете посещать все эти места в спокойном темпе и сделаете перерыв на обед. Хатынь даст вам понимание глобальной трагедии тех мест, в Дальве вы сможете "приблизить объектив" от общего к частному, а раскопанный расстрельный ров под Логойском позволит вам достаточно ясно представить ужасы "Холокоста от пуль". В идеале будет совершить поездку туда на своём автомобиле, или можно нанять местного водителя. С гидами всё обстоит сложнее, но я думаю, что о них можно будет навести справки либо в Хатыньском музее, либо на туристических сайтах. Главное, чтобы при поездке в эти места российские туристы знали, что эти мемориалы не только общие слова и железобетонные абстракции, куда в принудительном порядке возят школьников - они могут "заговорить" и отозваться в вашем сердце, если будут представлены должным образом.