Начать разбор этой выставки я хотел бы с того, что общей бедой культурных мероприятий (и не только) в России является отсутствие центральной идеи и плана, на основе которых бы они создавались, которым были бы подчинены их составные части и которые бы давали ответы на вопросы, более всего интересующие публику. Создаётся впечатление, что позиции Продюсера у нас либо нет, либо понимание этого концепта находится у нас на совершенно базовом уровне. Применительно к выставкам, это должен быть человек, который достаточно хорошо погружён в тему, чтобы одёрнуть режиссёра/куратора, когда тот чрезмерно увлечётся поисками глубинных смыслов, задать нужный тон оформителям, которые могут не вполне понимать предмет своей работы, и самое главное - позаботиться о том, чтобы "послание" этой выставки попадало в цель. То есть максимально доходчиво, созданием художественного единства экспонатов, пояснений к ним, декораций, интерьера и прочего донести эту стержневую идею публике. Однако для этого требуется не только наличие обширных знаний, но и ещё один крайне редкий для России талант.
Я говорю о способности и желании поставить себя на место посетителя, попытаться попасть в его голову и подумать, что человек "вынесет из прочитанного". По моему жизненному опыту, это какой-то системный порок, отсутствующая категория общественного мышления, которая будто бы начисто отсутствует в русском культурном коде. Есть народы, у которых отсутствуют термины для близких родственников, в каких-то языках отсутствует формы числительных больше двух, а у нас отсутствует то, что я назвал бы "интеллектуальной эмпатией". Если говорить простыми словами, то это значит "вон там всё написано, идите сами читайте, а как это так вы вообще не знали то, что мне известно?". Например, приходя в музей, можно со смесью удивления и презрения услышать от сотрудников, что у них только на прошлой неделе постановили, что сегодня, в день Святого Бонифация по лунному календарю, у них санитарный день и потому музей закрыт. В самом музее пояснения даются с использованием невозможно-душного профессионального жаргона, а посетителю остаётся скрипеть мозгами и терпеть, потому что дураком показаться не хочется. Что ещё хуже, потом он искренне считает, что приобщился к искусству или науке, потому что сравнить не с чем и "этот стон у нас песней зовётся". В последнее десятилетие ситуация начала понемногу меняться с развитием частного предпринимательства в научной и образовательной сферах, но в официальных структурах такой подход до сих пор процветает.
Что касается этой конкретной выставки, то в ней мне видится роковое сочетание двух вышеописанных проблем в сочетании с какой-то совершенно удручающей умственной робостью и творческой беспомощностью. Создаётся впечатление, что к работе над экспозицией не прикладывал руку ни продюсер, ни куратор, и всю её отдали на откуп каким-то отчисленным из художественной школы студентам с вердиктом "за отсутствие таланта". Итак, обо всём по порядку.
Я посещал выставку самостоятельно и без экскурсии, но использовал выдаваемый в обязательном порядке аудиогид. Где-то к середине экспозиции аудиогид, который то и дело не хотел включаться в нужных местах, мне основательно надоел. Прослушивание однообразных кусков вымышленных речей вымышленных персонажей у меня не вызвало никакого интереса, и это при том, что я регулярно читаю воспоминания и дневники блокадников. Те небольшие куски рассказа, где подавалась информация о залах и экспонатах, были настолько "обо всём и ни о чём", что я даже не смог вспомнить, было ли они вообще, или только эти вымученные истории. Чтобы уточнить этот вопрос, мне пришлось даже звонить своей подруге, с которой я вместе посетил выставку, и она с большим трудом смогла вспомнить этот факт. Защитники выставки могут смело обвинить меня в том, что вследствие этого я не могу полноценно о ней судить, но если человек засыпает после чтения первой главы повести, его сон сам по себе является достаточно красноречивым отзывом.
В первом зале посетителя встречает огромная карта Ленинграда в границах на 1941 год, выполненная из серебристого материала. По сторонам от карты имеются надписи вроде "17 километров до немецких артиллерийских батарей". Подразумевается, что посетители, от школьников до людей сугубо гуманитарных профессий, должны сами знать тактико-технические характеристики орудий, чтобы понимать, что это означало для города. Для сравнения я сейчас навскидку составил карту с радиусами действия двух из нескольких наиболее распространённых немецких осадных пушек, а также с радиусом одного из дальнобойных орудий, причём не самого дальнобойного. Кроваво-красные радиусы орудий, проходящие по улицам города, дали бы каждому максимально наглядное представление, что эти 17 километров значили для Ленинграда. Такая карта, естественно, крайне условная, так как у немцев за годы блокады менялись орудия, их дислокация и численный состав, но это было бы намного лучше для целей выставки, чем поделка организаторов. Вишенкой на этом бесполезном торте выступает надпись "20км от финских артиллерийских позиций" с исправленной буквой "е", так как финны артиллерийский обстрел городских кварталов вообще не вели.
На карте никак не отмечена линия фронта, и это неспроста. Боевые действия по ходу выставки не находят никакого отражения ни в текстах, ни тем более на картах боевых действий, которых там попросту нет. Здесь организаторы в своём стремлении показать блокаду "сферической трагедией в вакууме" превзошли даже позднесоветский нарратив, который старался обходить упоминания о боевых действиях за исключением прорыва и снятия блокады. Почему это делалось в советское время, вполне очевидно, так как на Ленинградском фронте дела долго шли совсем не блестяще. Однако последствия такого разделения "фронта и тыла" влияют на наше восприятие блокады и по сей день, чему выставка стала отличным подтверждением. На протяжении всей экспозиции сотрудники тщательно избегают упоминаний о боях за город, и только в самом последнем зале неохотно бросают посетителям кость в виде длинного списка военных событий на Ленинградском фронте без единой карты. Вопрос здесь, конечно, не в том, что "забыли рассказать о подвигах наших солдат", но в том, что практически все события в жизни блокадников, радостные и печальные, были напрямую связаны с фронтом. В огромном количестве дневников авторы следят за движением наших войск, повторяя с ощутимым даже в тексте трепетом бывшие тогда на слуху названия вроде Любани, Тихвина, Мги. Никто не требует от авторов расписывать ход боевых действий, но без того, что немцев прогнали из Тихвина, не было бы "дня надежды" 25 декабря, когда люди радовались прибавке хлеба и писали об этом дрожавшими руками в своих дневниках. И наоборот, без воспринимаемой на стереотипном уровне как сугубо гражданское мероприятие Дороги Жизни, с её огромным объёмом перевозок солдат и оружия в Ленинград летом-осенью 1942 года, не было бы прорыва блокады. В итоге экспозиция только закрепляет тот ложный стереотип, с которым я сталкиваюсь повсеместно: "Немцы окружили город, люди страдали и умирали, а потом внезапно всех освободили и был салют". О том, какие это имеет последствия в плане исторического мифотворчества и фальсификации истории, я писал в недавней статье об Эйдельман.
В следующем зале организована выставка по Седьмой симфонии Шостаковича. И здесь стоит отдельно сказать о художественном оформлении залов. Мне всегда казалось, что задача не то, что художника-творца, но даже простого декоратора сцены в театре это поиск метафорического отражения действительности согласно общей идее произведения. Это может быть провокация на грани фола, или же заумный философский концепт - да что угодно, кроме унылого формального воспроизведения реальности. К сожалению, именно это и предлагается посетителю во всех залах выставки. В зале Симфонии прилежно скопированы ряды стульев филармонии, указ о сдаче приёмников и фотоаппаратов иллюстрируют полки с разложенными приёмниками и фотоаппаратами, а текст об укрытии памятников сопровождает копия укрытия Медного Всадника размером 2 к 1. Создаётся впечатление, что созданием столь обескураживающе прямолинейных декораций занимались то ли Двое из Ларца, то ли программа Midjourney. Впрочем, не стоит клеветать на искусственный интеллект, так как на данном этапе он уже мог бы справиться лучше. В итоге полное отсутствие творческого начала было компенсировано масштабом - единственным аспектом декораций, способным по-настоящему впечатлить.
На пюпитре в зале Симфонии разложены ноты, пробитые осколком снаряда. С моим зрением я смог прочитать заголовок вверху страницы, но не уверен, что это смогут сделать все желающие. Подпись организаторов к нотам абсолютно ни о чём не говорит, кроме самого очевидного, хотя надпись на немецком представляет едва ли не такую же ценность в плане воздействия на зрителя, как и сам артефакт. Это кантата Баха BWV 8, "Liebster Gott, wenn werd ich sterben", или "О Боже мой, когда мне умирать?" С одной стороны, довольно нарочито, но с другой - из песни слова не выкинешь, как и листок из нотной записи. Учитывая творческие способности оформителей, я очень сильно сомневаюсь, что эту страницу открыли именно они - скорее всего, в таком виде ноты были переданы им сотрудниками музея "А музы не молчали".
В центре зала, посвящённого Дороге Жизни лежит какой-то муляж коряги. Я пытался понять, что он символизирует, но скорее всего здесь организаторы совсем уж обленились и решили для отчётности хоть что-то навалить посередине зала. К сожалению, я не додумался запечатлеть этот шедевр. Но если по глубокому замыслу куратора там действительно должна была присутствовать какая-то неприглядная деревяшка, то можно было бы взять приведённые ниже экспонаты из музея Дороги Победы в посёлке имени Морозова. Это обломки брусьев и свай, которые под снарядами и бомбами вбивали в дно Невы ленинградские женщины. И каждая из этих скучных колобашек вполне могла стоить жизни одной или нескольких из них. Допустим, об этом они не знали и им никто не подсказал, но на этой выставке даже те экспонаты, которые могли бы произвести впечатление стоящей за ними историей, либо никак не акцентированы, либо занимают неподобающее им место в скромном углу выставки. Особенно наглядно это можно проиллюстрировать примером из зала, посвящённого выживанию простых людей в блокаде.
В руки кураторов попал бесценный экспонат номиналом в 2 копейки, чья символическая и историческая ценность стоит на уровне дневника Тани Савичевой. Эту монетку подбросила мать двоих детей, чтобы определить, кого из них кормить, и кто выживет, а кто нет. К великому счастью организаторы не заменили её каким-нибудь муляжом, хотя и поставили её под стекло, ничем не выделяя в ряду остальных вещей.
К нашему времени большинство символов, способных сильно воздействовать на человека, врываться в его сознание, тревожа, мобилизуя, увлекая за собой, практически не осталось. Публика в них многократно разочаровалась и пресытилась ими, они истрепались и более не имеют прежней власти над людьми. Гениальность Константина Симуна, придумавшего Разорванное Кольцо, заключалась в том, что он из казалось бы исчерпавшего себя ряда из звёзд и крестов смог соорудить простые и бьющие в самое сердце и самую суть две полуарки. В них и триумфальная арка, и прорыв блокадного кольца, и восход солнца как обещание надежды. И вот перед нами монетка в две копейки. Это и древний символ жребия и судьбы, это и цена человеческой жизни, это и экзистенциальный выбор - быть или не быть. Я не наблюдал за посетителями специально, но эта витрина была единственным местом на выставке, где стоявшая рядом с нами женщина заплакала. Эту монетку нужно было вынести в центр зала, водрузить на специальную подставку и направить лучи света на неё как на самый главный экспонат всей выставки. Что ж, хорошо, что она выдержала конкуренцию с горой мебели и корягой - и на том спасибо.
Куда менее повезло некоторым другим экспонатам выставки, за которыми стоят удивительные и трогательные истории. В одном из залов демонстрировались дверные филёнки, на которых солдат Алексей Малыгин оставлял послания своей жене, которую успели эвакуировать до начала блокады. Приходя в свою опустевшую квартиру, он вспоминал о ней и оставлял краткие послания с каждым своим приходом как свидетельства своей жизни, любви и надежды. Полностью эту историю можно прочитать здесь. Я хорошо помню, что когда филёнки демонстрировались в Особняке Румянцева, рядом с ними была табличка с кратким описанием их истории. Создатели же выставки не сочли нужным предоставлять о них никакой справки, и на моих глазах несколько человек недоумённо осматривали странный экспонат, пожимали плечами и проходили дальше.
В зале с картинами на блокадную тему было выставлено несколько эскизов художника Ярослава Николаева к картине "Пурга", которая находится в постоянной экспозиции Румянцевского особняка. Картина эта, если чуть задуматься, страшная, так как на ней изображена женщина, везущая тело родственника на кладбище и присевшая отдохнуть. Судя по землистому цвету лица и устремлённому в пространство взгляду, это будет последней остановкой в её жизни. Для этой картины Николаеву позировала знаменитая дикторша ленинградского радио Мария Петрова, с которой он познакомился в самые лютые дни блокады. Вскоре они начали встречаться и поженились весной 1943 года, прожив 35 лет вместе до смерти художника. Необычную историю этой свадьбы лучше даже не читать, а слушать от первого лица в исполнении самой невесты. Вот вам ещё один набор архетипов и тропов: Творец и Муза, Художник и Судьба, в конце концов, Любовь и Смерть.
С минимальными творческими задатками это можно было обыграть самыми разными способами, или хоть ради приличия повесить копию картины, для которой делались эскизы. Однако даже краткой справки о том, что это был за художник и что за история кроется за этими набросками, вы увидеть не сможете. Создаётся впечатление, что организаторы запросили музеи "пришлите чего у вас там есть про блокаду", потом рассортировали это по залам и посчитали на том свою задачу выполненной. Выставка организована так, будто бы неграмотный вор ограбил очень серьёзного коллекционера и по-быстрому решил толкнуть его вещи за бесценок. Кто не знает, тот не узнает, а кто знает - молодец, проходи дальше и не смущай покупателей.
Привлечение экспертов также вызывает серьёзные вопросы, причём не их квалификацией, так как с ней действительно всё в порядке. Создаётся впечатление, что или из-за отсутствия продюсера/менеджера проекта, то ли из-за его полной некомпетентности им либо не дали высказаться полноценно, либо их тексты сильно отредактировали. Так, например, в зале Дороги Жизни на стене висит комментарий лучшего на сегодня специалиста по истории битвы за Ленинград и снабжения города в блокаду Вячеслава Мосунова. В этом тексте нет ни одного слова о том, как боевые действия не то, что влияли, а напрямую определяли, как и сколько Ленинград получит грузов и сколько эвакуирует людей. И это при том, что он неоднократно подчёркивал такую взаимосвязь в своих лекциях и статьях. С участием Андрея Рябкова, главного и едва ли не единственного специалиста по истории промышленности в блокадном Ленинграде, вышла вообще анекдотическая ситуация. Несколько лет назад он опубликовал работу, в которой обстоятельно показал, что тиражируемые из книги в книгу (и отлитые в бронзе на табличках в центре города) данные о количестве выпущенных снарядов и авиабомб были фальсифицированы в 1945 году в сторону увеличения. Это далеко не главное его научное достижение, но именно оно получило огласку в печати и интернете. У организаторов выставки были все возможности попросить его пробежаться глазами по своим текстам, по крайней мере относящимся к сфере его компетенции. Как вы можете видеть ниже, его мнение их никак не заинтересовало, и во вступительном слове кураторов приводятся все те же самые старые ложные сведения о бомбах и снарядах. Мне известно, что так наши киношники поступают с военными консультантами, приглашая их ради строчки в титрах и создания видимости достоверности, но как оказалось, кураторы выставок от них ничем в этом плане не отличаются.
Скучкованная по темам, но лишённая единого замысла и хронологии экспозиция представляет собой череду залов, соединённых длинными переходами и лестницами, то с зеркально-металлическими, то с чёрными стенами. И здесь кураторам выставки наконец удалось преуспеть в материальном воплощении метафоры - а именно метафоры образа блокады, существующего в популярном воображении. Под воздействием множества причин у нас так и нет оформленного рассказа о блокаде. Есть только непроговоренная и невылеченная поколенческая травма, заставляющая людей беспомощно блуждать в коридорах памяти, не находить ответа, отшатываться в страхе от возникающих в сознании образов и вновь возвращаться к ним. Есть очень важное качественное отличие между культурой памяти о трагедии Второй Мировой у нас и в других странах, и это абсолютный приоритет ритуала перед разъяснением и структурированием тех событий. Переводя на язык медицины, это просьба расчесать рану и пошептать над ней заговор, но не пытаться зашить и лечить её. Пусть рубец на вылеченной ране всё равно останется, но рана заживёт. В первом же случае надежды на выздоровление мало.
Именно на ритуале строятся у нас всевозможные уроки памяти, "военно-патриотические" митинги, экскурсии значительного числа моих коллег, и вот такие выставки в частности. Много общих слов о героизме и ужасе, очень мало конкретики и уже упоминавшееся мной в первой части давление на эмоцию, вызванное невозможностью умственно постичь суть вопроса в рамках ритуальных, а не научно-просветительских представлений о предмете. Самое худшее заключается в том, что люди не только довольствуются этим, но и почитают такой подход за единственно возможную добродетель. Мне не так уж редко поступают запросы от родителей, приводящих детей на экскурсию, "дать им прочувствовать блокаду, чтобы знал, как тогда плохо жилось". По факту означает содействовать им в передаче поколенческой травмы, отпечатать в их сознании этот невысказанный кошмар прошлого, тот самый "баг", который когда-то решили сделать "фичей". Я естественно, поступаю по-своему, и хотя мой рассказ о блокаде также невозможен без упоминания штабелей трупов и трагедий отдельных людей, мне хочется думать, что объясняя и взаимоувязывая эти события, я вношу свой скромный вклад в то, чтобы края этой рваной, постоянно тревожимой раны памяти хоть немного соединились и затянулись.
При этом надо сказать, что на блокадную тематику написано огромное число научных книг и статей за последние годы, от изложений военных действий до философско-антропологических исследований. Какой-либо нехватки интеллектуального потенциала для полноценного осмысления этого вопроса у нас нет, однако парадоксальным образом вся эта научная жизнь остаётся внутри башен из слоновой кости и наблюдается крошечным числом интересующихся. Ни на массы, ни в образовательную среду это почти никак не транслируется, и если сравнить историю блокады (и отчасти Великой Отечественной) с географией, то это примерно как если бы учёные рассчитывали траектории полёта на Луну в то время, как в школах читали молитвы трём слонам, чтобы те не навернулись с плавающей в пустоте черепахи. Потому при всей моей критике организаторов выставки, в рамках общепринятой парадигмы рассказа о блокаде как ритуала обращения к травматической памяти создатели выставки ничего криминального не сделали. Кошмары прошлого не имеют объяснений и в принципе невысказываемы, а прикосновение к ним есть горькая инициация для становления русским или конкретно ленинградцем/петербуржцем. Так повторяется из года в год, из рода в род, и слепые ведут слепых. Но когда-нибудь прервать этот порочный круг нам всё-таки придётся, и чем раньше это произойдёт, тем лучше.
Сказание о трёх выставках. Часть 1: "Битва за Москву. Первая победа!"
Сказание о трёх выставках. Часть 2: Можайский музей боевой славы
P.S. На днях я случайно оказался в музее метро, или скорее в небольшом выставочном пространстве, организованном при администрации метрополитена. Сотрудница музея провела меня по залам и сказала, что недавно им дали задание "сделать что-то о блокаде". Понятное дело, что метро тогда не было, но метростроевцы, начавшие первую ветку за несколько месяцев до войны, участвовали во всех значительных инженерных проектах Ленинградского фронта. Один из залов был, конечно же, посвящён легендарному Ивану Зубкову, который был создателем ледовых переправ через Неву в январе 1943 года, а ранее занимался переброской тяжёлых танков КВ на Невский Пятачок на понтонах. Никаких личных вещей или других ценных артефактов у работников музея не было, но голь на выдумки хитра, и вот что они учудили. На мой взгляд, на этом столе больше оригинальности, чем во всей выставке в Манеже.
Да, может это и не ахти какая инсталляция, но взгляд привлекает: что за вздор, танки и стаканы! Это вызывает хотя бы недоумение, а с ним и интерес, и я точно могу представить школьника, который запомнит стаканы с чаем, которые были танками. Что школьник запомнит, созерцая муляж коряги или гору мебели, мне представить сложно.